Алина Борисова - По ту сторону Бездны[СИ]
Мы влетаем в его спальню и опускаемся на кровать. На середину этой огромной кровати, прямо в обуви, его это не смущает.
— Не надо так дрожать, Лара, тебе обязательно понравится, вот увидишь.
Верится с трудом. В ужасе смотрю, как он разувается, сбрасывает с кровати обувь, стягивает через голову футболку… Я собиралась быть сильной. Я же собиралась быть сильной, и не бояться. Не получается.
Он оборачивается ко мне. Целует мои похолодевшие губы. От страха почти совсем ничего не чувствую. Меня колотит. Он заставляет меня опуститься на подушку. Склоняется надо мной.
— Давай договоримся так, Ларочка. Я просто тебя поласкаю. Тебе ведь нравятся мои ласки, верно? Вот на них мы и остановимся. Если захочешь, — он осторожно целует меня в кончик носа. Легонько обводит пальцами контур лица. Чуть улыбается. — А не захочешь — пойдем до конца. Я не беру девочек силой, мне это не интересно. Только, если ты будешь этого хотеть, родная. Договорились?
Киваю. А что остается? Лучше уж пусть ласкает, чем сердится, что опять по его не вышло. А там… я ведь понимаю, на что он рассчитывает. Может и впрямь…
Он перемещается к моим ногам, ставит одну себе на колени, медленно расстегивает туфельку. Вся вампирская обувь на ремешках, при всем желании в полете не потеряешь. Туфелька летит на пол, а вампир начинает тихонько вырисовывать пальчиком вензеля на моей стопе. Ну кто так ласкает, это не ласка, это щекотка! Нервно дергаю ногой, но он только усмехается, и, склонившись, целует. Сначала стопу, а потом и каждый пальчик. Ногу вырывать уже не хочется, а он начинает легонько посасывать мои пальцы, медленно, один за другим, при этом лаская их языком. Судорожно вздохнув, вцепляюсь руками в покрывало. А он начинает расстегивать ремешок второй туфельки. Медленно, слишком медленно…
Он не спешит. А я чувствую жар. И желание чего–то большего. Ну хоть дотронуться до него! Но он сидит так, что я могу лишь коснуться свободной ногой его коленей. Он чуть перемещается, и захватывает мою не в меру активную ножку в плен своими бедрами, и теперь я касаюсь ей, ох, совсем не коленей! Смущенно пытаюсь вырваться, но куда там. Он лишь сильнее подается вперед, заставляя буквально упереться в его возбужденную плоть, тонкая ткань его легких брюк позволяет чувствовать слишком много. А его губы и руки ласкают тем временем мою вторую ногу, и уже добрались до коленки, и хотели бы путешествовать дальше, но слишком узкие штанишки не пускают. А я… А я мну руками черный атлас покрывала, которое он даже не озаботился скинуть, прежде, чем начать… Ох, светоч! Его пальцы скользят по внутренней стороне бедра, словно прожигая меня сквозь ткань, впиваясь слишком сильно в том месте, где молния брюк переходит в шов, надавливая, отпуская, очерчивая чувственные круги и вновь надавливая.
— Мы снимем это, Лар?
— Да… ой, нет… нет, погоди… пожалуйста…
— Трусиха, — его рука ползет вверх, останавливаясь на узле кристально–белой рубахи. — А вот это, Ларка, мы точно снимем, — он устраивается сверху, практически усаживаясь верхом на мои бедра, и уверенно расправляется с узлом, затем начинает решительно расстегивать пуговицы.
Сердце бьется в горле. От того, что он слишком близко. От того, что он делает со мной, от того, что он собирается со мной сделать. От того, что он — это он. Мои руки ласкают его руки, в горле пересохло, мысли кончились.
Он чуть приподнимает меня и, сорвав рубаху, отбрасывает ее прочь.
— В бездну Лоу, — хрипло сообщает при этом. — А то от его запаха мне начинает казаться, что нас здесь трое.
— Мне казалось, ты был бы не против, — еще нахожу в себе силы ответить.
— Ты у нас вечно не «за», — он резко наклоняется, и целует мне шею, в то время как руки его задирают вверх лифчик и сминают мне грудь.
Выгибаюсь в его руках, не в силах сдержать стонов. Тело бьется, тело жаждет, телу неведомы мои глупые страхи. Мои руки, наконец, добираются до его волос, выдирают из них заколку и запутываются навек в этом черном шелковом водопаде. Он обцеловывает мне шею, ключицы, спускается губами ниже. Его пальцы, наконец, находят застежку лифчика и избавляют меня от этой нелепой тряпки. Она мешала мне, мешала вполне насладиться — его губами, руками, прикосновениями его обнаженного тела.
Его губы смыкаются на моем соске, я задыхаюсь от наслаждения, жар внизу живота становится нестерпимым, а он все ласкает, целует, нежит… И уже не замечаю, в какой момент я оказываюсь совсем без одежды, лишь вздрагиваю, почувствовав там его губы, его язык, обжигающий обещанием блаженства… Блаженства, которое все ближе… ближе… Но он останавливается, и смотрит в мои затуманенные глаза, чуть подняв одну бровь, и я даже не сразу понимаю, чего он хочет, собственное желание буквально выжигает меня.
— Пожалуйста… пожалуйста, да!
Удар. Резкий, болезненный. Мне кажется, что меня рвут на части, что это невозможно, несовместимо. И уже в следующую секунду боль пронзает и шею. И уходит. Он словно выпивает ее всю, мгновенно, без остатка. Моя кровь бежит по его венам — но это мои вены. Я биение его сердца, я свет его пламени, он огонь, наполняющий мой сосуд, он вода, утоляющая мою жажду. Еще, сильнее, выше — с каждым его рывком мы взлетаем к звездам, их свет все ближе, все ярче, еще немного — и он поглотит нас без остатка. Я взрываюсь немыслимо ярким пламенем… и падаю в непроглядную тьму.
Глаза открываются с трудом. Или зрение возвращается не сразу. Все вокруг как в тумане и мириады черных точек мельтешат, вызывая головокружение при малейшей попытке сосредоточится.
— Анхен? — испуганно зову я, не обнаружив его рядом.
Что–то с грохотом падает и, судя по звуку, разбивается. И в ту же секунду надо мной склоняется Анхен. Наброшенный на плечи черный халат расстегнут, спутанные волосы крайне небрежно перевязаны лентой.
— Лара? — в его взгляде, голосе, позе — безмерное удивление.
— Не ждал? — он что же, меня похоронил уже с чистой совестью?
— В ближайшие пару часов — нет, — он осторожно берет меня за руку, не отрывая взгляда от лица. — Как ты себя чувствуешь?
— Нне очень. А как должна?
— Гораздо хуже, — он оборачивается к какому–то прибору, стоящему возле кровати, изучает данные на экране, нажимает какие–то кнопки. Только тут замечаю, что ко мне тянутся провода датчиков, в локтевые сгибы обоих рук введены катетеры, и через правый в меня закачивают что–то темное, видимо кровь. Чью? Трубка уходит за ширму. Малодушно, но я рада, что не вижу донора.
— Насколько хуже? — пугаюсь я. — Это что же, каждый раз, занимаясь с тобой… отдаваясь тебе… я буду… вот так… а однажды и вовсе не очнусь?
